По большому счёту это не очень оригинальный материал. Основные идеи взяты у первооткрывателя темы Метнеров на химкинской земле Sirin Alkonost, которые позже были частично повторены в статье Б.Б. Павлова «Композитор Николай Метнер в Трахонееве» в Краеведческом альманахе «Химки-80».
Моя заслуга лишь в более широком цитировании первоисточников и обнаружении в Госкаталоге фотографий семьи и гостей Метнеров в усадьбе Осипова в Свистухе (Трахонеево). Ну и расшифровке некоторых личностей.
Для того, чтобы поддержать свою семью, Константин Викторович Осипов сдавал дома своей усадьбы. Немногим более 2-х лет, начиная с 1911 года, таким дачником был Николай Карлович Метнер (24.12.1879 (5.01.1880), Москва – 13.11.1951, Лондон), знаменитый русский композитор и пианист. Кроме Николая Карловича Метнера на даче проживали его жена Анна Михайловна (в девичестве Братенши) и брат Эмилий Карлович Метнер.
Метнер происходил из семьи со скандинавскими корнями (отец – из датчан, мать – из шведско-немецкой семьи), богатой художественными традициями: мать — представительница знаменитого музыкального рода Гёдике; брат Эмилий был философом, литератором, музыкальным критиком (псевд. Вольфинг); другой брат, Александр, был скрипачом и дирижером. В 1900 г. Н. Метнер блистательно окончил Московскую консерваторию по классу фортепиано В. Сафонова. Одновременно он изучал и композицию под руководством С. Танеева и А. Аренского. Его имя записано на мраморной доске Московской консерватории. Творческий путь Метнер начал успешным выступлением на III Международном конкурсе им. А. Рубинштейна (Вена, 1900) и первыми же своими сочинениями завоевал признание как композитор (фортепианный цикл «Картины настроений» и др.). Голос Метнера – пианиста и композитора – был сразу услышан наиболее чуткими музыкантами. Наряду с концертами С. Рахманинова и А. Скрябина авторские концерты Метнера являлись событиями музыкальной жизни как в России, так и за рубежом. В 1909–10 и 1915–21 гг. Метнер был профессором Московской консерватории по классу фортепиано. В 1921 году Метнер эмигрировал из Советской России и успешно продолжил музыкальную карьеру за границей. Умер в 1951 году в Лондоне.
О жизни Метнеров на даче и их знаменитых гостях можно узнать из двух источников, на настоящий момент широко известных в кругах краеведов и нередко ими цитируемых. Первый из них – воспоминания писательницы Мариэтты Сергеевны Шагинян, второй – воспоминания Веры Карловны Тарасовой (урождённой Метнер), племянницы Николая Карловича. Недавно обнаруженные фотографии из фондов Российского национального музея музыки позволяют наглядно дополнить воспоминания, а также выявить ещё одну группу известных деятелей культуры, гостивших у Метнеров на даче в Свистухе (Трахонеево).
В.К. Тарасова, часто бывавшая и подолгу жившая в Свистухе так вспоминала о тех временах:
«В пяти верстах от станции Хлебниково Савёловской железной дороги, в селе Траханеево, было небольшое, живописно расположенное на берегу реки Клязьмы имение Константина Викторовича Осипова. Здесь в 1911 году поселились вместе с Анной Михайловной мои дяди Коля и Миля. Большой уютный дом, запущенный парк, переходящий в лес, заливной луг перед парком, полное уединение – все это создавало ту обстановку, в которой дядя Коля мог спокойно отдаться творческой работе.
Жизнь протекала по раз навсегда установленному порядку: утром после кофе дядя Коля уходил в свой кабинет и работал до обеда. Перед обедом он обычно делал небольшую прогулку, почти всегда один, потому что продолжал думать над тем, чем в данное время был занят. После обеда, который всегда бывал в 2 часа дня, он уходил к себе и отдыхал, читал – час, полтора. Затем снова работал часов до шести, семи; до ужина все отправлялись гулять, зимой ходили на лыжах. После ужина, за вечерним чаем, всегда что-нибудь читали вслух или просто беседовали. В 11 часов вечера все расходились по своим комнатам.
Но случалось и так, что дядя Коля сам нарушал установленный распорядок дня. Размеренный ритм жизни рушился, когда работа у него не ладилась или если он не мог прервать её в определенный час из-за того, что ему надо было дописать начатую мысль. Тогда невозможно было вытащить его из-за рояля, и собака Фликс, тяжело вздыхая, напрасно ждала в гостиной у дверей его кабинета звучания до-мажорного аккорда, которым дядя Коля неизменно заканчивал свои занятия (даже если он писал, не прибегая к инструменту) и который означал для Фликса «разрешение» ворваться в кабинет и затем сопровождать хозяина на прогулки. Нарушения же жизненного режима всегда отрицательно отзывались на здоровье дяди Коли: он начинал страдать от бессонницы, если занимался сочинением больше семи-восьми часов в день. Что же касается Фликса и моей таксы, то они в предчувствии прогулки поднимали невообразимый шум. Сборам на прогулки посвящёное шуточное произведение дяди Коли под названием: “Пантеистическая кантата для трех голосов (со вступлением фортепиано и лаем собак на слове «гулять»). Слова и музыка свободного художника Н. М. посвящается вышеупомянутой в тексте”.
Многим казалось, что, поселившись в имении Осипова, Метнеры вели жизнь затворников. Но это неверно. Оба брата не только не прерывали связи с культурной жизнью Москвы, но и принимали в ней большое участие: Эмилий Карлович был создателем и главным редактором издательства «Мусагет», а Николай Карлович, не занимая в эти годы никакого официального положения, был связан с деятельностью и Российского музыкального издательства, и Дома песни, участвуя в концертах с Олениной-д’Альгейм и Анной Стенбок, а также в работе совета указанного издательства. Поэтому он часто ездил на день или два в Москву по делам и для свидания с друзьями. Обыкновенно такую поездку соединяли с посещением концерта или театра. И к Метнерам в деревню приезжали гости. Однажды при мне были Скрябин с Татьяной Фёдоровной.
За чаем между Николаем Карловичем и Скрябиным разгорелся жаркий спор, содержания которого я тогда, разумеется, понять не могла; помню только, что спор касался теософии, взглядов Скрябина на которую Николай Карлович не разделял. Но это расхождение не мешало Николаю Карловичу высоко ценить Скрябина композитора и пианиста; он тяжело пережил его кончину.
Постоянными гостями были Л. Э. Конюс с женой, А. Б. Гольденвейзер, А. Ф. Гёдике, братья и сестра Николая Карловича, М. С. Шагинян и многие другие.
Дядя Коля очень любил природу, животных и цветы. Рядом с его спальней была умывальная комната с окнами на юг и восток. С ранней весны все подоконники и столы, стоявшие у окна, были заставлены ящиками и горшочками с сеянцами цветов, которые он сам выращивал. Садовыми работами он занимался постоянно и с увлечением: копал землю, сажал, подвязывал цветы. В стороне от цветника у него была «экспериментальная» клумба, куда он высевал оставшиеся семена разных цветов: получалось нечто невообразимое – густая чаща тощих, малокровных, маленьких растеньиц с микроскопическими цветами. Дядя Коля ежедневно наблюдал рост и развитие этих растений и в результате отнес их к виду «lahudris humoristica».
Благодаря налаженности жизни в деревне, чем дядя Коля был обязан тёте Анюте (так звали в семье Анну Михайловну), ему удавалось уделять время чтению поэзии, литературы и философии. Особенно хорошо он знал русскую и немецкую поэзию. В краткие часы досуга он постоянно занимался арифметическими вычислениями и очень радовался, когда ему удавалось эмпирическим путем подметить какое-нибудь элементарное свойство натурального ряда чисел. Он очень увлекался астрономией, читал книги по этому предмету и наблюдал звёздное небо в переносную подзорную трубу, которую купил в одну из поездок за границу. Его очень смущал этот расход, и он не раз оправдывался, говоря, что «позволяют же себе другие некоторые прихоти, а у меня ведь, собственно, таких расходов не бывает». Он очень хорошо знал карту неба и увлекательно рассказывал о звездах и планетах. Дядя Коля, не терпевший дилетантизма ни в чём, стремился всегда овладеть предметом, которым занимался, и часто сетовал на то, что ему не хватает времени на серьезное изучение интересовавшей его астрономии.
Он много читал музыкальной литературы. Так, я помню, что однажды, когда я проводила в Траханееве зимние каникулы, дядя Коля каждый вечер играл Вагнера. Предварительно прочитывалось либретто, а затем дядя Коля играл. И так было прочтено все “Кольцо нибелунга”. Исполнение прерывалось обсуждением сыгранного.
Метнеры прожили в имении Осипова два с лишним года, но, как ни приятна была жизнь там, им все же пришлось переселиться в Москву. Частные уроки, дававшие средства к существованию, работа в Российском музыкальном издательстве в качестве члена совета – все это требовало постоянного присутствия в Москве Николая Карловича».[3]
Собрание семьи М.С. Шагинян
М. Шагинян так вспоминала свои посещения и визит Сергея Васильевича Рахманинова к Метнерам в Трахонеево:
«Знакомство с семьёй Метнеров состоялось очень скоро; я ближе и глубже узнала творчество Н. К. Метнера – в домашней обстановке, где он часто играл свои вещи для друзей и знакомых. … А тут передо мной раскрывалась необычная, как в хорошей музыке, слаженность семьи, размерявшей свой день, как стройную композицию. Их было трое: философ и редактор Э. К. Метнер, младший брат Николай Карлович Метнер и его жена Анна Михайловна Метнер. Жили они под Москвой в имении Траханеево, в нескольких верстах от станции Хлебниково, и я частенько и подолгу у них там гостила…
Утро у них начиналось и в деревне и в городе с запаха дымка от горящих берёзовых дров – это растапливались большие белые голландские печи в комнатах, остывших за ночь. До чая – получасовая прогулка, покуда во все форточки вливается со снежинками свежий московский морозный воздух. Утренняя беседа за чаем, – почти каждую из них я записывала в дневник – так они были содержательны. Потом расходились по своим комнатам – работать. За час до обеда – лыжи, прогулка с фокстерьером Фликсом, поджидавшим своего часа у выходной двери. А после обеда зажигались, если дело происходило в деревне, огромная висячая лампа-молния или уютная электрическая лампа под абажуром на городской квартире, и начинались любимые часы: чтение вслух, часто для практики на иностранных языках. Читались классики всех национальностей: немецкие романтики Клейст, Тик, Брентано; французы Мериме и Стендаль; Пушкин, басни Крылова, поэмы Гомера. Чаще всего это чтение вслух доставалось на мою долю. Слух мой уже начинал понижаться, и мне легче было читать самой, нежели слушать. После чая – рояль и разговоры обо всём, что утром прочли в газетах, что произошло за день, что каждый успел сделать… Прекрасная многотомная библиотека была у Эмиля Метнера. Николай Метнер занимался ещё астрономией, имел хорошую подзорную трубу, выписывал астрономические справочники. Он же всегда возился с зеленью, с цветами, выращивал свою рассаду. День был полон, и каждый учился чему-нибудь новому. Если, случалось, работа не ладилась – начинали её снова и снова, покуда не устанавливался творческий ритм. … И было невозможно вдруг позвонить к Метнерам в неурочный час, прийти среди бела дня к ним в гости, как невозможно было бы зайти поболтать к врачу на приём или к педагогу в класс.
…
В конце декабря 1913 года Метнеры пригласили Сергея Васильевича [Рахманинова – прим. автора] к себе в деревню, и мы уговорились с ним ехать вместе.
Жили Метнеры, как уже говорилось, по Савёловской железной дороге, в имении Траханеево, которое снимали в течение двух-трёх лет (если не ошибаюсь). Жизнь там имела свои положительные и отрицательные стороны. Отрыв от Москвы и её музыкальной жизни, езда за провизией в город, необходимость принимать гостей «с ночёвкой» и с организацией для них транспорта – всё это были отрицательные стороны. В ту пору ещё не было под Москвой ни телефонов, ни электричества; до станции Хлебниково от Траханеева было несколько вёрст отвратительной просёлочной дороги, и для езды подавались простые крестьянские дровни – зимой, а летом – дрожки. Зато положительные стороны окупали все эти неудобства с лихвой. Чудный воздух, холмистые леса и перелески, большой деревянный помещичий дом с обилием комнат, со светлыми большими окнами, в которые гляделись мохнатые сосны и молодые бархатные ёлки, музыка, которую можно было слушать без помех, и, главное, – время, Время с большой буквы, медленное, полное, как в половодье река, изобильное для каждого, – с очень раннего утра до девяти-десяти вечера – деревенского ухода ко сну. Никто никуда не торопится, никто не торопится к тебе, работай с чудным ощущением резерва времени, обилия его про запас, чтобы снова начинать, если плохо – исправлять, сколько захочешь, и не бояться, что не успеешь. Всё это я лирически излагала Сергею Васильевичу в пути.
Мы встретились, как было условлено, на вокзале перед билетной кассой. Потом вошли в грязный и мрачный вагон «близкого следования»; он качался с каким-то скрежетом на рельсах и подолгу останавливался на каждой станции, покуда не добрался до Хлебникова. А там – типичная остановка в зимний сезон, когда нет дачников и всё пусто, лишь у деревянного, обкусанного лошадиными зубами шлагбаума стоят две-три телеги с сеном, пахнет навозом и самоварным дымом и спускаются ранние сумерки. Мы сошли на пустынный перрон, и Сергей Васильевич, перед тем как пуститься в дальнейший путь, присел на скамеечку и попросил меня хорошенько повязать его башлыком, который он размотал в вагоне: «На красоту не смотрите, а чтобы было потеплее». Я повязала его, как маленького, и пошла разыскивать нашего мужичонку. Сани оказались низкие, крестьянские – дровни, в которых было подбито для сиденья сено в холщовый мешок. Стоял крепкий мороз. Лошадёнка взмахнула хвостом, и мы двинулись. Не помню ни одной встречи, где Рахманинов был бы таким беспомощным и запуганным. Он, как ребёнок, боялся этой поездки в чужой дом на долгие часы, и чистосердечно признался в этом. …
В Траханееве нас ждали к обеду. За столом уже не помню, о чём говорилось. Хохотали до упаду над брошюрами И.В. Липаева о Скрябине и Рахманинове – с невероятно комичными характеристиками. Вспоминали о берлинской встрече. Вышучивали стихи символистов и дразнили меня, защищавшую Белого и Блока. Эмилий Карлович сидел больной и пасмурный и не вмешивался в разговор. Потом перешли к роялю. …»[5]
Завершив цитирование воспоминаний, перейдём некоторым обобщениям.
Можно попытаться уточнить период времени, в течение которого Метнеры проживали на даче в Свистухе. Это возможно благодаря тому, что Эмилий Карлович вёл активную эпистолярную деятельность и тому, что многие его письма сохранились в Российской государственной библиотеке. И хотя мы знаем со слов В.К. Тарасовой, что поселились они в 1911 году и прожили более двух лет, а из записок М.С. Шагинян известно, что Рахманинов был в конце декабря 1913 года, даты писем, оправленных или полученных по адресам в Трахонеево, Свистухе и ли Клязьме, позволяют определить этот интервал более точно: самое раннее письмо с дачи было отправлено 1 (14) ноября 1911 года, а последнее – 17 (30) декабря 1913 года. Из всего перечисленного можно сделать вывод, что Метнеры снимали дачу у Осипова с осени, предположительно с ноября 1911 года и по самый конец 1913 года, что и составляет период чуть более двух лет.
Теперь осталось лишь составить список упомянутых в воспоминаниях деятелей культуры, бывавших у Метнеров во время их дачной жизни в усадьбе К.В. Осипова.
То, что гостями Метнеров были С.В. Рахманинов, А.Н. Скрябин и М.С. Шагинян уже хорошо известно. Также известно, что там бывали преподаватель Московской консерватории Лев Эдуардович Конюс, профессор-музыкант Александр Борисович Гольденвейзер, а так же композитор, органист и пианист Александр Фёдорович Гёдике, двоюродный брат Н.К. Метнера. Но благодаря фотографиям из Российского национального музея музыки выявились и другие, не менее знаменитые гости. Например, двоюродный брат Николая Карловича русский художник-портретист Виктор Карлович Штембер (кстати, автор прекрасного портрета Н.К. Метнера) с сыном, пианистом Николаем Викторовичем, в свою очередь являвшейся учеником Н.К. Метнера.
Приятным сюрпризом стал факт появления на даче Метнеров писателя и поэта, модерниста и символиста Андрея Белого (Бориса Николаевича Бугаева) хотя эти события можно было вполне предположить. Эмилий Карлович Метнер вёл с Андреем Белым обширную переписку по делам издательства «Мусагет» и визит А. Белого в усадьбу Осипова можно сказать, был предопределён.
Впрочем как и визит (или визиты?) богослова, литературоведа, религиозного писателя и поэта Сергея Николаевича Дурылина. Во-первых, Сергей Николаевич очень любил и восхищался музыкой Николая Метнера, а во-вторых, тесно сотрудничал с Эмилием по вопросам «Мусагета». И вообще семья Метнеров оказала огромное влияние на Дурылина, расширив его горизонты творческих поисков.
Чем закончить эту главу? Сожалением. Сожалением о том, что усадьба К.В. Осипова могла бы стать культурным центром, хранящим память о таких интересных гостях (не считая тех, которые приезжали к самому К.В. Осипову). А стала грудой строительного мусора.
[1] Электронный ресурс «Российская портретная галерея» http://all-photo.ru/portret/metner_nk/index.ru.html?img=29203
[2] Электронный ресурс «Википедия» https://ru.m.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%B0%D0%B9%D0%BB:Alexander_Scriabin_and_Tatiana_Schloezer,_1909.jpg
[3] Тарасова В.К. Страницы из жизни Н.К. Метнера // Н.К. Метнер: Статьи, материалы, воспоминания / Составитель-редактор З.А. Апетян. — М. : Советский композитор, 1981. — Стр. 46-57.
[4] Электронный ресурс «Сенар» http://www.senar.ru/photos/portrait/
[5] 1958 Шагинян М. Bоспоминания о С.В.Рахманинове
